Вот и состоялась очередная, на сей раз пятнадцатая, прямая линия с В.Путиным. Российский президент ответил на ряд заранее процеженных, но всё же щекотливых, неоднозначных вопросов и вновь щегольнул особым путинским стилем. На попытках разобрать этот стиль по сути и строится вся путинология, ибо иных источников – институциональных или бытийных – для понимания «Who is mister Putin?» просто не существует.

Анализ личности В.Путина всегда связан с рядом проблем. Во-первых, об этой личности мало достоверных сведений. Во-вторых, эта личность не связана обязательствами со структурами, которые её должны пояснять и контролировать – парламентом, Конституционным судом, гражданскими организациями. Если представить, что у общества возник какой-то вопрос к В.Путину, то он ответит на него не потому что ему необходимо отчитаться перед сформулированным запросом, а потому что он сам счёл необходимым сделать это. В-третьих, эта личность всё же необычная, неординарная, отчего любая схема, пытающаяся её описать, будет ложной. Поэтому сметливые люди анализируют не В.Путина (то есть, по сути, анализируют то, что о нём сказали СМИ), а пытаются понять особый путинский дискурс.

В поп-философском смысле дискурс – это система понятий, обусловленных языком. Упрощённое определение, но зато доступное: есть дискурс врачей, учителей, политиков, дискурс отдельного мыслителя, дискурс коммунистический или традиционалистский. У любого человека всегда есть любимые выражения, придуманные им понятия, особые словесные обороты, которые, будучи высказанными этим человеком, означают совсем не то же самое, как если бы их высказали другие люди. Когда В.Путин говорит знаменитое «наши партнёры» то это отнюдь не то же самое, как если бы глава какого-нибудь крупного бизнеса высказался так о своих коллегах. «Наши партнёры» в зависимости от путинского контекста действительно могут быть только «нашими партнёрами», а могут оказаться некими беспринципными нехорошими персонажами. Это вообще одна из самых любимых путинских фишек: говорит он о том, что кто-то нарушает международное право, незаконно находится на территории другого государства, в общем, творит что-то неправомерное и тут же сдабривает всё это непотребство «нашими партнёрами», отчего выражение приобретает стёбную, трудно передаваемую на другой язык семантику.

То есть дискурс – это определённый способ говорения, это словесная паутина, крепящая субъект-объектные и субъект-субъектные связи. Эта паутина выражает чьи-то взгляды лучше, нежели политические действия, которые могут быть инсценированы простой необходимостью и объективностью, а не личными предпочтениями. Политический дискурс воздействует на своего клиента с помощью речи, поэтому всегда интересно, как и что говорит первое лицо государства.

Какие проблемы на прямой линии решает В.Путин вот уже пятнадцать лет? Он, как президент или как премьер-министр, неизменно решает проблемы сельских туалетов. Год за годом В.Путин разбирается с невыделенными средствами, недоданными лекарствами, неотремонтированными дорогами, неубранными свалками, некачественными ремонтами, в общем, со всем тем, чем президент России в принципе заниматься не должен. Это не его задача. Проблема аварийного барака – это проблема местных и региональных властей. Они должны этим заниматься. Но не занимаются, либо занимаются недостаточно, поэтому вот уже скоро как пятую часть века В.Путин решает личные проблемы инвалидов и малых городов. И это не только порок Системы, как о том часто говорят, а, быть может, её институциональная сила.

Снимая с дерева котят, В.Путин из избранного президента становится народным авторитетом, почти родственником, который, возвышаясь над залом из-за специального стола, раз в год судит малых и великих, целого губернатора и скромного труженика. Ручное управление в целом эффективно, но эффективно на уровне отдельного человека, ибо счастливец, дозвонившийся президенту, в течении нескольких часов осчастливливается так, как будто попал на капитал-шоу «Поле-чудес» к Леониду Якубовичу. Другой вопрос, что президент не должен практиковать теорию добрых дел, а должен выстроить такую Систему, где появление инвалидов без лекарственного обеспечения сведено к минимуму. В первую очередь нужно заделать течь, а уже потом вычерпывать из лодки воду. Ежегодные миллионы обращений к президенту показывают – пробоины по-прежнему есть. И только президент может их заткнуть. Только он и никто другой. Как будто не существует собственных сил или местных органов власти. Зато существует Он. Могущественный родственник. Судья. Авторитет. Как называется специальное приложение, где можно что-то написать президенту? «Москва, Путину». А каков адрес сайта, обрабатывающего эти запросы? moskva-putinu.ru. Что это, как не уже бывшее: «Москва, Ленину»? И ведь проблемы точно такие же, как и сто лет назад – кипяток люди ищут.

Но прямая линия с В.Путиным это не только особый политический инструмент, предназначенный решать социальные проблемы, а важнейшая для России символическая практика. Это особая демонстрация «тела короля», где даже минуты подсчитываются – больше или меньше, чем в прошлый раз? Так В.Путин показывает своё здоровье, бодрость и вовлеченность в дела страны. Но, самое главное, он демонстрирует свою судейскую позицию. Это архаическая позиция отца, патриарха, который и щенка женщине подарит и проблему всеми забытой деревни решит. Да, эта позиция смешна и неприятна прекариату, продвинутым горожанам миллионников, т.н. «креативному классу», неформальной культурной элите, но ведь все они, так или иначе, всё равно являются меньшинством населения, а большинство как раз и живёт в ПГТ, в деревнях, в малых городах, в провинциях и у них прямая линия с В.Путиным не вызывает такой же хохмической иронии, как у посетителя barbershop. И президент это прекрасно понимает.

Поэтому он так и общается. На оксиденталистском ПМЭФ он уверенно рассказывает про «интернет вещей» и «big data», а для глубинки переключается на уличную речь: «Скощухи не будет». Текст, который понятен тем, кто тренькал во дворе на гитаре с переводной картинкой. Речь В.Путина вообще иронична и экспрессивна. Она «народна». В нужный момент президентский текст выделяется просодически (ударениями, паузами) и обильно сдабривается фразеологизмами, поговорками, пословицами, перечислять которые можно долго. В.Путин меметичен не своей внешностью или поведением, а своей речью. Скорее всего он сознательно рассыпает запоминающиеся слова, которые акцентируют внимание на посыле сообщения. Вольности и даже речевые грубости, которые периодически позволяет себе президент, находят понимание в архаичной, не до конца модернизированной российской среде. А вот других они пугают. На недавнем ПМЭФ В.Путин разговаривал чрезвычайно несдержанно, чём явно ввёл в ступор как переводчиков, которые не смогли адекватно перевести команду «Вольно!», так и американскую телеведущую Мегин Келли. Но когда В.Путин приехал на встречу с Э.Макроном, то был тих и нейтрален, не реагировал на порой жёсткие замечания главы Франции и лишь кротко заметил: «Насколько Франция самостоятельная в решении вопросов оперативного характера, нам не известно, потому что это – договоренности между союзниками, нас в это не посвящают».

Ситуация как с «нашими партнёрами». В.Путин использует свой любимый приём невидимого противопоставления: вопрос по поводу «насколько Франция самостоятельна» объяснён через вроде бы положительный концепт союзничества, когда все друг друга уважают и потому не разглашают оперативные данные. Но в совокупности ясно, что произошла ирония, союзничество превратилось в зависимость и вассалитет, потому что союзники a priori ценят друг друга, следовательно, не могут резко ограничивать чью-то самостоятельность. Президент России очень любит такие вот словесные инструменты, наложение невысказанного на высказанное, игры с прямым и переносным значением. Когда В.Путин рекомендует В.Ющенко и М.Саакашвили проводить «встречу без галстуков», простая идиома сразу становится политической шпилькой. Также президент постоянно использует местоимения первого лица множественного числа: «мы», «нас», что предполагает наличие «они» и «их». Так происходит не просто консолидация того, кто говорит и того, кто слушает (ведь это «мы», это про «нас»), но и неизбежное противопоставление чему-то внешнему. Как правило, «нашим партнёрам», которые приобретают связанность не только с государством, властью, элитой, президентом, а с самим народом. Ведь это «наши» партнёры. А не «мои». И люди, то есть слушающие, в своём воображении становятся участниками международной политики, чувствуют себя, как в осаждённой крепости или гордятся какими-то победами.

Чтобы усилить этот эффект, В.Путин использует плеоназмы, то есть ненужные по смыслу повторы: «Погружение на дно Черного моря — очень хороший повод еще раз убедиться в том, насколько глубоки наши исторические корни, насколько глубока наша история взаимоотношений со всем миром». Плеоназмы отягощают речь, делают её либо вязкой, где можно навсегда утонуть («Если я говорил, что добыча нефти прекратится, то я ошибался. Правда, не помню, где я это сказал, видимо, сгоряча, но, по моему, я даже такого и не говорил, но может быть, не помню этого»), либо делают её резкой, даже грубоватой: «Мы будем преследовать террористов везде: в аэропорту — в аэропорту, значит, вы уж меня извините, в туалете поймаем — мы и в сортире их замочим, в конце концов». Одно из любимых выражений В.Путина: «Я ещё раз хочу подчеркнуть». А ещё один из любимых приёмов это говорить «в общем и целом», так по существу и не ответив на поставленный вопрос. Для усилия своей речи президент использует синонимы, наречия, всевозможные повторы, которые как бы прокручивают, продолжают смысл фразы даже тогда, когда она уже прозвучала. Поэтому речь В.Путина прекрасно «миксуется», что видно по разного рода музыкальным композициям, как у тех же «Корейских LЁDчиков».

Цель политического дискурса в сохранении и распространении уверенности, что говорящее лицо продолжает являться властью. Это лицо всегда принадлежит к какому-либо политическому институту, например партии, отчего и сам этот институт напитывается властью. То есть политический дискурс связан с политическим институтом. Это сложная структура взаимоотношений. Следовательно, политический дискурс, который создаёт политическая же элита, подвержен табуизации и самоограничению. В «демократических» странах любой лидер всегда находится в системе сдержек и противовесов, которые не позволяют ему развернуть на полную свой речевой аппарат. Достаточно сравнить, как чирикал Д.Трамп до своего избрания и после – градус заметно понизился. А вдруг прозвучавшие сравнения с Гитлерами в Европе и за океаном будут припоминать до конца дней. Там опасно говорить что-то резкое. Немыслимо, чтобы любой западноевропейский лидер сказал что-то вроде этой шуточной фразы В.Путина: «Привет передайте своему президенту! Оказался очень мощный мужик! Десять женщин изнасиловал! Я никогда не ожидал от него! Он нас всех удивил! Мы все ему завидуем!». Просто загрызли бы.

Но президент России в своих речевых практиках какой-то либо институциональной, либо неформальной силой не ограничен. Он ограничен лишь своим пониманием этики, отчего может сравнить «протестную» белую ленточку с презервативами или указать, куда нужно идти бандерлогам. В этом плане дискурс В.Путина авторитарен, ибо конструируется без оглядки на какие-то внешние ограничители и, кстати из-за отсутствия этих же внешних ограничителей, становится если уж не обязательным для остальных россиян, то хотя бы требующим внимания. Ещё одна маленькая деталь – всех всегда поражает, какое баснословное количество цифр и данных знает президент. Он может ими закидать собеседника по любой теме – от ЖКХ до ВПК. А это как раз черта любого авторитарного дискурса. Точно таким же знанием цифр и фактов поражали собеседников Гитлер и Сталин. Это не значит, что российский президент Гитлер, а просто добавляет в его портрет ещё один штрих. Есть и другие детали. Как раньше политизированные комментаторы просчитывали «политику» по тому, кто каким образом стоит на мавзолее или сколько раз Саддам Хусейн выстрелил из ружья на параде, так и теперь В.Путина пытаются проанализировать тем же способом – насколько вопросов он ответил, больше это или меньше, чем в прошлом году, что это значит? Хотя это, скорее, больше говорит о стереотипах самих комментаторов, нежели о президенте. Так и то, что В.Путин держит в голове много цифр и постоянно ими оперирует, не делает его диктатором. Похоже, что большой объём данных нужен президенту для работы, с которой, как он полагает, может справиться только он сам. Видимо, В.Путин считает нужным всё держать под личным контролем. И здесь снова проблема – ну не должен президент держать в голове сколько там на кого приходится квадратных метров в Удмуртии. Это не его задача.

Но так уж устроена архаическая политическая жизнь России. Верховный президент-судья обязан вникать в проблемы домохозяек. На этом основании он во многом и признается за власть. Хотя авторитарный дискурс бьёт не только по противникам Системы, но и по ней самой. Ведь если в обществе есть абсолютный авторитет, то любой речевой знак тут же будет ему приписан. Так, знаменитое «вставание с колен» приписывают В.Путину, хотя тему вставания с колен запустил в перестройку Игорь Тальков, а подытожил всё это дело Б.Ельцин в 1991 году, когда вступил в должность президента РСФСР: «Я с оптимизмом смотрю в будущее и готов к энергичным действиям. Великая Россия поднимается с колен!». Аналогично и с «энергетической сверхдержавой». Забавно, что единственное выражение В.Путина на этот счёт таково: «Я, если вы обратили внимание, никогда не говорил о том, что Россия – какая-то энергетическая сверхдержава». И ведь действительно. Не говорил. Но для архаического сознания это неважно – оно одинаково будет приписывать авторитету как плохое, так и хорошее.

Верховное слово в России важнее Конституции. И хотя это «слово» постоянно подчёркивает, что важна именно Конституция, но всем понятно, что имеет конечную силу. Впрочем, как и во всех схемах, пытающихся описать политический строй, базирующийся на авторитете, в ней есть свои сбои и сложности. Когда В.Путин прокомментировал «Да дураки» вопрос с обысками в «Гоголь-центре», имея ввиду глупость силовиков, которая как бы оказалась не к месту, многие подумали, что вот сейчас всё образумится. Не образумилось. Что, как бы, говорит либо о лживости такого заявления, либо подрывает веру во всемогущество президентского слова. А вместе оба варианта немножечко подрывают архаическую политическую жизнь Российской Федерации.

Впрочем, последнее, самое важное слово, всё ещё не сказано. Оно будет сказано ещё нескоро и, конечно же, будет произнесено не Владимиром Путиным..