Отношения с родным пролетарским государством складывались очень изощренно. Пролетариат воевал с милицией, крестьянство – с райкомами, интеллигенция – с КГБ, средние слои – с ОБХСС.
Так и наловчились: не поворачиваться спиной – воспользуются. Только лицом.
Мы отвернемся – они нас. Они отвернутся – мы их.
В счетчик – булавки, в спиртопровод – штуцер, в цистерну – шланг – и качаем, озабоченно глядя по сторонам. Все что течет выпьем обязательно: практика показала, чаще всего бьет в голову. Руки ходят непрерывно – ощупывая, примеривая… Крутится – отвинтим. Потечет – наберем. Отламывается – отломаем и ночью при стоячем счетчике рассмотрим.
Государство все что можно забирает у нас, мы – У государства. Оно родное и мы родные. У него и у нас ничего вроде уже не осталось. Ну там военное кое что…
Антенну параболическую на Дальнем Востоке, уникальную… Кто то отвернулся – и нет ее… По сараям, по парникам…
Грузовик после аварии боком лежит, а у него внутри копаются. Утром – один остов. Пираньи…
И государство не дремлет. Отошел от магазина на пять метров, а там цены повысились. От газет отвернулся – вдвое, бензин – вдвое, такси – вдвое, колбаса – вчетверо. А нам хоть бы что.
Мировое сообщество дико удивляется: повышение цен на нас никакого влияния не имеет. То есть не производит заметного со стороны впечатления.
Те, кто с государством выясняться боится, те на своих таких же бросаются с криком: «Почему я мало получаю?! Почему я плохо живу?!» И, конечно, получает обстоятельный ответ: «А почему я мало получаю?! А почему я плохо живу?!»
А от государства – мы привыкли. Каждую секунду и всегда готов. Дорожание, повышение, урезание, талоны – это оно нас. Цикл прошел, теперь мы его ищем. Ага, нашли: бензин – у самосвалов, трубы – на стройках, мясо – на бойнях, рыбу – у ГЭС. Качаем, озабоченно глядя по сторонам. Так что и у нас, и у государства результаты нулевые, кроме, конечно, моральных. Нравственность совершенно упала у обеих сторон.
Надо отдать должное государству – оно первое засуетилось: «Ну, мол, сколько можно, ребята, мы ж как то не по человечески живем…»
А народ – чего, он полностью привык, приспособился, нашел свое место, говорит что нужно, приходит куда надо и отвинчивает руками, ногами, зубами, преданно глядя государству в глаза.
– У нас государство рабочих и крестьян, – говорит государство.
– А как же, – отвечает народ, – естественно! – И отвинчивает, откручивает, отламывает.
– Все что государственное, то твое.
– А как же – естественно, – говорит народ. – Это так естественно. – И откручивает, отвинчивает, отламывает.
– Никто тебе не обеспечит такую старость и детство, как государство.
– Это точно, – соглашается народ, – прямо невозможно… Это ж надо, действительно. – И переливает из большого жбана по банкам трехлитровым.
– Только в государственных больницах тебя и встретят и положат, и вылечат.
– Только там, действительно, как это все, надо же… давно бы подох, – тут же соглашается народ. И чего то сзади делает, – видимо, себя лечит.
– И ты знаешь, мне кажется, только в государственных столовых самое качество. Оно?
– Оно, – твердо говорит народ и поворачивает за угол с мешками.
– Куда же ты? – спрашивает государство через свою милицию.
– Да тут недалеко.
– Не поняло.
– Да рядом. Не отвлекайтесь. У вас же дела. Вон международное положение растет… Не отвлекайтесь. Мы тут сами.
– Не поняло. Что значит сами? Анархия что ли? У нас народовластие. Это значит нечего шастать, кто куда хочет. Только все вместе и только куда надо.
– Да не беспокойтесь, тут буквально на секундочку.
– Куда куда?
– Да никуда, ой, Господи.
– А что в мешках?
– Где?
– Да вот.
– Что?
– В мешках что?
– Что в мешках, что? Где вы видите мешки? От вы, я не знаю, я же хотел через минуту назад.
– А ты знаешь, что в этом году неурожай. Погодные условия, затяжная весна, в общем неурожай.
– Да нам что урожай, что неурожай. Все равно жрать…
– Ну ну!…
– Полно.
– Это потому, что мы закупаем, а мы должны сами.
– Должны, конечно, но это уже чересчур… И вы будете покупать. И мы будем сами. Это чересчур – объедимся.
– Нет, мы закупать не должны, мы сами…
– А, ну тогда не хватит.
– Что ты плетешь. Тебе вообще все равно. Какой ужас, тебе вообще все равно – есть государство или нет.
– А что, нам не все равно?
– Как? Постой! Мы твое государство, ты это знаешь?
– Знаю.
– А то, что ты народ, ты это слышал?
– Слышал.
– И веди себя как должен вести народ.
– Как?
– Ты должен бороться за свою родную власть.
– С кем?
– С сомнениями… Это твоя родная власть.
– Вот эта?
– Эта эта. Другой у тебя нет. И не будет, я уж позабочусь. Так что давай яростно поддерживай. Это не просто власть. Это диктатура твоя. Вы рабочие и крестьяне и тут без вас вообще ничего не делается, и нечего прикидываться.
– Вона…
– А как же. Это ж по твоему желанию реки перегораживаются, каналы строятся, пестициды…
– Вона…
– Ты же этого хотел…
– Когда?
– Вот тебе на… Что ты прикидываешься, ты же всегда этого хотел.
– Хотел, конечно. Ой, разговор какой тяжелый… Позвольте на минутку.
– Стоять! Отвечай по форме.
– Глуп, ваше сиятельство.
– Не сметь! Я твое родное народное государство. Отвечай: «Слушаюсь, гражданин начальник!»
– Слушаюсь, гражданин начальник.
– И знай, если кто поинтересуется, ты сам всего этого хотел. Ясно?
– Так точно. Ясно.
И государство тепло посмотрело на народ.
– Заправь рубаху как следует, пуговку застегнуть. Вот так. Нам друг без друга нельзя, – сказало государство.
– Почему? – сказал народ. – Конечно. Хотя…
– Нельзя. Нельзя. Ты не вздумай отделиться… Ты обо мне подумай. Что это за государство без народа. Итак уже сплетни, мол, насильно живем.
– Да что вы. Я только хотел на минутку отделиться и назад.
– Нельзя. Стой на глазах. Не вертись. Ну чего у тебя?
– Можно власть отменить?
– Так это же твоя власть.
– А отменить нельзя?
– А враги, а друзья?
– Какие враги, какие друзья? Что то я их не видел.
– Напрасно. Они нас окружают. Врагов надо донимать. Друзей надо кормить, иначе никто дружить не будет.
– И чего? Все время?…
– Все время, иначе все разбегутся. И враги не будут враждовать, и друзья не будут дружить. А нам они пока нужны. Обстановка сложная. Ну, иди, корми друзей, врагами я само займусь, и чтоб все понимал. А то стыд. Ни у одного государства такого бестолкового народа нет… Иди. Стой! Ты меня любишь?